История и Справедливость в жизни и политике, и в суждениях нашего большого писателя Чингиза Гусейнова.

Если бы меня спросили, почему  нам, азербайджанцам, трудно приходится в аргументировании своей позиции, например, в Карабахском вопросе, или во взглядах на проблему разделенного народа – азербайджанцев на севере и в Иране – я бы не стал ссылаться на двойные стандарты, на анти-мусульманские предубеждения и прочие ссылки на необъективность.  Уверен, что, прежде чем иметь основание говорить так, нужно разобраться в себе, а для это нужно суметь посмотреть на себя, находясь в ином сообществе, проще говоря, со стороны. Ведь не мы одни живем на этом свете, и не мы только имеем право на собственное мнение.

Наш большой писатель Чингиз Гусейнов помножил свой талант, коренящийся в его индивидуальности и многокультурности нашей Родины, на проницательность, свойственную масштабному взгляду на вещи. В интервью «Вестнику Кавказа», опубликованнному в том числе и здесь http://www.contact.az/docs/2013/Interview/022500029577ru.htm ,  мудрость и любовь к Родине, переживания за соотечественников и гуманизм,  честность и корректность, мне кажется, подвели черту под баталии о произведениях другого нашего писателя Акрама Айлисли.

Корреспондент, видимо, обрадованный возможностью общения с масштабным мыслителем, одновременно затронул важнейшие вызовы современного мира – отношение к исламу, причины нерешенности арабо-израильского конфликта.  Большой гуманист, конечно, отвечал как мыслитель, а не политолог. И это особенно ценно, потому что противоречивых выкладок политологов хватет с лихвой. Однако, не доставало в ответах того самого уникального сочетания масштабности взгляда и присутствия внутри обсуждаемой проблемы, которое и делает мнение писателя столь ценным в вопросах, связанных с Азербайджаном.

 

Ислам в современным мире и, к сожалению, в обостряющемся столкновении политических интересов на Ближнем Востоке, оказывается перед традиционной дилеммой консервативного радикализма и модернизации. Но насколько модернизация может касаться фундамента религии? Можно ли пересматривать статус арабского языка в исламе? Во первых, в Коране есть слова, что он ниспосылается на этот раз "на ясном арабском языке». Таких мест несколько, но приведем текст из 26-ой суры: «Воистину, Коран – послание Господа миров ...чтобы ты [Пророк Мухаммад]  стал одним из увещевателей, [но] на ясном арабском языке. Воистину он [Коран] содержится в писаниях древних народов. ... »  (Коран, сура 26, аяты 192, 194-196)."Действительно, Коран не отвергает предыдущие книги, а как раз ниспосылает откровения на другом, арабском языке, через арабоговорящего пророка, поскольку предыдущие пророки не смогли донести истины на иных языках. Правда, если Аллах хотел разъяснить всем на каком-то одном языке, зачем он смешивал языки в вавилонское столпотворение? Но и здесь могут быть объяснения, в том числе и о неверном толковании события и его причин. Однако статус арабского языка, следует признать безоговорочно как того самого язык, на котором Аллаха пожелал ниспослать истину.

Мог ли какой-либо средневековый богослов утверждать, что прежде существовали суры «Ииусус» и «Моисей»? Безусловно, аяты можно собрать вместе в отдельные  главы по темам. Собственно так это и было сделано составителями сборника аятов – Корана - при халифе Османе, через много лет после смерти Пророка . Но если так, то и суры формировались правоведами после смерти Мухамммада, и достаточно произвольно, и конечно, главные фигуры к тому времени противоборствующих религий не могли быть удостоины специального места в Коране, но те, кто были общими предками - Нух и Ибрахим - могли. Вместе с тем есть суры «Йусуф» и «Марйам». Эти персонажи не были центральными символами иудаизма и христианства, как и не были законодателями.

Отделять хадисы от Корана – все равно, что отделять Евангелие от Ветхого Завета. Существенная разница с жизнеописаниями Иисуса в том, что действия Пророка фиксировались с документальной точностью.  Однако вполне оправдано, что деяния смертного человека не приравнивались к прямым предписаниям Аллаха (Корану). Но ведь Аллах никогда и не оставлял своего Пророка, и всегда наставлял в его действиях.

Пересмотр значения хадисов сближает с представлениями другого нашего талантливого соотечественника Эльмира Кулиева, который считал, что в период деятельности в качестве руководителя общины, Пророк примешивал свои взгляды и интересы общины к божественным откровениям. Но если Мухаммад веровал сам в то что говорил, то такое намеренное действие плохо сочеталось с мировоозрением верующего. И практически это низлагает Мухаммада как пророка. Разница в стиле и содержании двух условных частей Корана очевидна, и суры делятся на мекканские и мединские - точно также проводя условную линию между одним и другим периодами жизнедеятельности Мухаммада.

С материалистической точки зрения это имеет более устойчивое объяснение: и те и другие откровения в понимании Мухаммада были божественны по происхождению, но на самом деле выводились из его индивидуального сознания. Но вот как, под влиянием каких факторов формировалось это сознание, и насколько Мухаммад мог отличать свое сознание  от внешнего импульса? Логические упражнения разума в вопросах веры легко могут привести к богохульству. Потому-то и всякая религия ограничивает возможности разума в познании сущего и предлагает другой источник – веру. Так что трудно уберечь религию, если касаться ее фундаментальных положений усилиями своего разума.

В арабо-израильском конфликте, в вопросе о Палестине, я уверен, не только арабам нужно примириться с некоторыми истинами. Создание государства Израиль – уникальный случай реализации такого противоречивого принципа, как «исторические права» еврейского народа на Палестину. События до второго вавилонского плена – далеко не однозначно решаемые вопросы истории семитских народов.  В реализации этих прав содержалась большая несправедливость по отношению к арабам. И эту истину не мешало бы осознавать в Израиле. У этой коллизии есть такие неделимые символы как Иерусалим, Храмовая гора. Еврейский народ заслужил право на собственное государство, не благодаря историческим правам, а потому, что другие народы не гарантировали им безопасности за многие сотни лет их существавания без государства. И в этом, кстати, и решение того противоречия, которое возникает в установлении фактов о генетической неоднородности евреев мира, что как следствие может означать, что не все евреи имеют одинаковое происхождение, дающее право на возвращение в Палестину. Это очень противоречивый вопрос. И его решение видится только в том, чтобы в центре заботы и основой принятия решений был человек, условия его жизни, его права, но не права, условно восстанавливаемые из легенд и противоречивых священных писаний.

 

Историография как соприкосновение людей с историей и политикой

События января-февраля чертовой дюжины XXI века пробудили от интеллектуальной спячки. Социальные протесты в год президентских выборов заставили призадуматься о ближайшем будущем и цене, которую придется за него платить. Роман  Акрама Айлисли оторвал от «каменных снов», в котором мы пребывали по поводу будущего нашего кровавого конфликта с соседями-армянами.

Самое интересное,  что общество,  оказавшееся в принципе единым по поводу права писателя на выражение своего мнения,  в значительной своей части возмутилось тем, как была представлена история событий, и даже не в части ее оценки, а относительно таких вопросов, как последовательность событий, их причинно-следственные связи. А это уже проблемы историографии.

И вполне отрадно было видеть, как  представитель молодого  поколения наших азербайджанских мыслителей Фарид Багиров задумался о роли истории и историографии в жизни людей и поделился своими мыслями с нами. Желающие могут ознакомиться: http://www.mediaforum.az/rus/2013/02/08/История-и-ее-интерпретация-072416737c06.html

В свою очередь и я хотел бы откликнуться на мысли молодого автора. Важным, центральным высказыванием считаю следующие слова: «... азербайджанская историография стала формироваться в эпоху, когда она не могла быть свободной...». Речь идет о советских временах.  Я не смею занимать время долгими рассуждениями и откликами на аргументы и приводимые факты из этой очень полезной публикации. Позволю себе только развернуть это, в целом справедливое суждение, но так, чтобы правильно понять призыв Фарида Багирова подвести итоги, «закрыть счет» прошлого.

Историография, как писание истории долгие тысячелетия и столетия была несвободной,  и это было везде. Потому что историю писали для легитимизации власти и оправдания политики. Она была практически тем же, что и монетный чекан с изображением правителя. Писать ее  могли немногие: грамотность была невысока, материал стоил дорого. Потому и состояли историографы при дворах правителей. Менялись правители, династии – менялись историки и bх взгляды. «Картлис Цховреба» («Житие Картли» – История Грузии) переписывалась чуть ли не при каждом новом грузинском царе. Конечно, угол зрения на события давнего соответственно мог меняться. Естественно, прежние варианты постепенно исчезали из оборота. Известно, что в подобных случаях неугодные книги обычно и уничтожались.

Церковь  - другой «покровитель»  истории – возможно отличалась большой последовательностью. Но у нее был свой Господин на небесах. Особое место занимает историография золотого мусульманского периода. Арабские историки были достаточно независимы от халифов, и потому  стремились быть объективными, следили за достоверностью сведений, отслеживая цепочку передатсчиков,  и могли быть разных убеждений в силу многообразия мусульманской доктрины. До нас дошел и про-шиитский ал-Йакуби, и историки-сунниты, и  про-персидский ад-Динавари. Ибн Ханбал (ум .855), основатель консервативной суннитской школы правоведения, сказал о своем старшем современнике историке ал-Вакыди (ум. 822): «Он врун!» Однако мы имеем возможность пользоваться сведениями ал-Вакыди и по сей день. Наверное потому мы можем это делать, что были и такие историки как знаменитый ат-Табари (ум. 923), который собирал все противоречивые сведения и помещал в свою книгу, иногда позволяя себе усомниться в достоверности, но чаще заключая после всего: Аллах знает лучше!

Но эта традиция была не всегда - период господства  местных династий в истории ислама привел к преобладанию соответствующей историографии. Что изменилось сейчас? Прежде всего расширился дуступ к источникам информации. Начиналось все с создания публичных библиотек, а сегодня это электронные библиотеки и ресурсы в Интернете. Доступны теперь и средства выражения и распространения – тот же Интернет и его ресурсы. Современная историография заметила это изменение общей ситуации: люди думают об истории по разному, создают свои истории и остаются сами собою, а историки собирают и хранят эти разные «устные» истории.

Подведу итог. Современные изменения качества общественной жизни и условий историографии требуют отделения истории от политики. Легитимность власти не должна корениться в истории, чтобы не было соблазнов ею манипулировать и вертеть. Историю должны писать свободные от политики профессиналы, но право ее писать есть у  каждого. А если так, то и расчитывать на то, что удастся подвести общие ее итоги сообща не получится. Есть только один способ сделать историографию не ареной сражений, а полем полезного взаимодействия людей. Поставить в центре человека с его миром, переживаниями, правами и обязанностями. Вариантов будет много, но и интерес к истории будет расти. Единство нации не может быть в единстве мнения, а как раз наоборот, его нужно искать в единстве уважительного взаимодействия. У женщин может быть один взгляд, у молодого поколения другой,  один юноша может принять мнение историка из поколения дедушек, а дедушка может согласиться с внуком.

Есть в этом одна особеность и одна опасность. Политика, отделенная от истории,  теряет последнию как свое оружие. Источником легитимности и мерилом эффективности политика становится не слово, а дело. Я думаю в этом есть польза и для историков, и для политиков, и для граждан. Чем,  как не историей (или вариантами ее историографии) вооружались армянские националисты и израильские сионисты?

А теперь отреагирую на парочку примеров восприятия и отражения истории и жизни в  прекрасной публикации Фарида Багирова:

О материализме и Боге: материализм не может лишить человека совести, напротив он призывает быть совестливым в материальном мире, а не в отношениях с Богом. Равенство возможностей и непреклонность общих правил в процессе взаимодействия материальных интересов (правовое общество) воспитывает и совесть,  и отвественность. Если перенести поиск и культивирование этих качеств в отношения с Богом, то  это значит оторвать материю от совести, но не от человека, в том числе и в его отношениях с Богом. Тогда и будет соблазн говорить с Ним, а не с людьми, искать у Него оправданий отсутствию совести и ответственности на своем посту, на работе, на улице – в материальном мире.

О Селиме Явузе: Нежный поэт был прежде всего прекрасным политиком и государственным деятелем. И основу этому положил его отец Баязид – ведь он сделал его, изгнанника, поднявшего против султана бунт, - своим наследником, потому что не видел ни в ком другом более способного правителя. Янычары, симпатизировавшие шиитам,  стреляли в его шатер накануне битвы, протестуя против похода на Исмаила. А он привел их к победе над ним. Он всегда делал выбор в пользу политики – но только той, которая делает историю, но не подчиняет ее себе.

Об Исмаиле Первом: Его боготворили, он был воплощением рыцарства, он был кумир и богоподобен. Как мог он считать эти качества ниже презренных пушек на поле битвы?! Но пушки сделали свое дело -  и Исмаил-шаха не стало. Как и не стало продолжения тюркской государственности в той традициии, которую он воплощал. Сефевиды стали персидским государством, а Османская Турция - властительницей Средиземноморья и половины Европы. Конфликт с Селимом был не просто междинастийным, а это было противостояние старой традиции с новой, прагматизма и мистицизма.

Сулейман Великолепный: это не начало господства фурий при дворце султанов. Это вершина могущества Османской империи. Великолепным его называли европейцы, а турки называли его Кануни – за то, что он дал им закон и следовал ему, как никакой иной правитель в Европе. И закон этот был не абстрактный, а материальный:  он впервые объединил практику и шариат в единый законодательный кодекс. Его барельеф  стоит в ряду великих законодателей мира  у входа в конгресс США.  Он был султаном и для мусульман, и христиан, и иудеев, практически уравняв всех перед единым законом.

История учит, но историю лучше творить сегодня, чтобы с благодарностью вспоминали завтра. И она не терпит когда ею размахивают как дубинкой.